Два "холостяка"

(полный текст)

Художественные исторические очерки об основателе города Каховка

Дмитрии Матвеевиче Куликовском 

— Что с мундирами и оружием? — спросил Дмитрий Матвеевич Куликовский своего помощника, предводителя милиции Днепровского уезда, секунд-майора Таврического егерского корпуса в отставке, Степана Фомича Туровцева, продолжая энергично шевелить пером по бумаге.

— Мундиры и исподнее уже на складе. Шляпы, ружья и порох везут подводами купца Трофимова из Николаева. Трофимов обещал, что будут идти без остановки и днем, и ночью. На него положиться можно. Дельный мужик. Слово держит. Должны быть с часу на час. Пока только с жилетами беда. Не поспевают шить в Херсоне. Заказов много у них нынче. Очередь, – Степан Фомич сидел на табурете рядом со столом, за которым что-то писал новоназначенный начальник милиции всей Таврической губернии Дмитрий Матвеевич Куликовский.

— Кто там в Херсоне управляющим на фабрике нынче? — не отрываясь от письма, спросил Куликовский.

— Мойша Рахель.

— Не уволил Константин Прохорыч шельму, значит, — он отложил перо, выпрямился и помахал бумагой, подсушивая чернила, — А ну, кликни мне Егора, пока не уехал.

В кабинет вошел обер-управляющий имениями Дмитрия Куликовского Егор Кириллович Рябко, коренастый бородатый и действительно рябой мужик, с умным, или точнее, с хитрецой, взглядом выцветших светлых глаз. Судя по одежде, из крепостных.

— Значит так, Егор, подготовь ящик «Сен-Пре» и ящик «Бордо», что у тебя для особых случаев припрятаны. Так же собери сыров, колбас, балыков там и прочих всяких закусок. Как соберешь, передашь это все Степану Фомичу. А ты, Степан, пошли завтра своего адъютанта, а лучше твоего Абрашку, к Мойше, они быстрее по-свойски договорятся. И вот, — он из шухлядки стола достал желтую сторублевку, — пусть скажет, что лично от меня, уважаемому Моисею Гершоновичу в знак почтения и с уверенностью, что наш заказ будет выполнен к пятнице. Непременно и не позднее пятницы.

Туровцев усмехнулся:

— Не любит этот брат бумажные ассигнации… Золотишко предпочитает.

— Обойдется, голуб херсонский. Все прибыли?

— Капитан Матвиенко из Перекопа еще в пути, но, думаю, к приезду герцога все будут здесь.

— Дмитрий Матвеевич, ну разрешите доложить, — с плаксивыми нотками в голосе начал кланяться Егор.

— Ну что там у тебя еще? — поморщился Куликовский, видимо догадываясь, о чем пойдет речь.

— Вы вот народец с деревень в Перекоп отправили, и тут у нас в Каховке скольких на казенные работы определили, а ячмень-то обсыпается ужо… Косить и молотить не поспеваем. Некому. И еще. Что мне с овцами под Бехтерами делать? Вы три тысячи десятин (около 3 300 гектар — здесь и дальше в скобках курсивом прим. автора) пастбища, по щедрости Вашей душевной безоплатно, под казенный соляной промысел отвели, а поголовье-то ведь не малое уже! Куда мне прикажете отары на выпас теперь выгонять? (Всего у Куликовского, согласно историческим справкам, было в собственности около 14 000 Га земли в пределах нынешней Херсонщины и еще 11 000 Га в районе Перекопа, не считая купленных позже городков (типа Бехтеры и Красное) и прочей недвижимости на юге страны.)

— Егор, не начинай. У тебя башка есть на плечах, вот и думай, как быть, чтобы и барскую волю исполнить, и дело не испортить. Все, ступай, ступай. Собирай оброк для Мойши в Херсон.

Егор вышел.

Дмитрий Матвеевич встал из-за стола и прошелся по свежевыкрашенным доскам пола к открытому окну. Было уже не слишком раннее и традиционно жаркое августовское каховское утро 1807 года. Из окна конторского «Г»-образного здания, в котором сегодня находился штаб всего месяц назад созданного милицейского ополчения Таврической губернии, открывался вид на просторную приусадебную площадь, обрамленною прозрачной оградой с распахнутыми настежь воротами. Ретивый южный степной ветер активно вымешивал зной с дорожной пылью и плетью сквозняков, время от времени, гулко хлопал дверями и ставнями в новом здании.

За воротами, через островки дикой низкорослой запыленной зелени и пока еще редких построек, изгибался к Днепру живописный спуск. Чуть левее, по будущему Портовому проезду (ныне ул. Соборности, до 2014 года ул. Ленина) загорелый разнорабочий погонял квелую лошаденку, которая волокла вверх по укатанному грунтовому склону вязку бревен от лесной пристани. Вчера прибыла очередная партия леса по реке. Откуда-то справа доносились звуки стучащих топоров и молотков, жихали пилы. Это поднимали крышу над левым крылом новой усадьбы Куликовских в Каховке (место усадьбы Куликовских, состоящей из большого особняка, конторского «Г»-образного здания и большого парка, находилось на месте, где сегодня построена центральная городская почта и до кинотеатра им. Блюхера). Да и вообще в слободе Каховка во многих ее частях велось активное строительство. Расширялась лесная пристань, для приема большего количества бревенчатых плотов, сплавляемых по Днепру (сегодня район набережной возле «Замка». Уже к концу 19-го века Каховская пристань будет одним из самых крупных перевалочных узлов юга империи. Через нее ежегодно будет отправляться в Одессу более 100 000 тонн товаров. В большей степени зерно, сало и шерсть. В денежном эквиваленте товарный оборот пристани будет исчисляться в 7 миллионов царских рублей или в эквиваленте на сегодняшние деньги порядка 1 миллиарда гривен в год), закладывался казенный винный склад в районе Заячьей балки (сегодня это район памятника «Вечный огонь»); купленные Куликовским с 1794 года крепостные крестьянские семьи из Слобожанской (Харьковской), Рязанской и Курской губерний, активно обживались в селе Большая Каховка (сегодня это городские кварталы между поликлиникой и дендропарком ). В местечке появлялись первые еврейские шинки, начинала обрастать лавчонками будущая привозная базарная площадь (нынче это район центрального городского стадиона), постепенно вытаптывалась босыми ногами, укатывалась крестьянскими возами, казенными и купеческими фурами будущая знаменитая на всю империю каховская ярмарочная площадь. (Сегодня это район современного рынка. Николаевская (майская) и Покровская (октябрьская) ярмарки в Каховке будут занимать по товарообороту первое место в Таврической губернии (В Таврическую губернию входила тогда вся территория Крыма и материковая правобережная Украина по Днепру вплоть до Мелитополя.). Во время ярмарок все дороги, ведущие в Каховку, будут забиты людьми, бричками, подводами. Помещики, крестьяне, немцы-колонисты будут везти продавать сельскохозяйственные продукты; владельцы заводов сельскохозяйственных орудий на окраинах местечка начнут устраивать выставки-продажи изделий своих предприятий. На ярмарках в Каховке на сезонные работы ежегодно будут трудоустраиваться до 40 000 человек, при количестве жителей городка не более 600 человек.)

Чумацкие мажи (возы) с зерном, кожей, воском в Крым, они же с солью и рыбой из Крыма; армейские части, почтовые кареты, богомольники и паломники, приказчики, бурмистры, мастеровые, подрядчики, управляющие имений; погонщики скота с отарами овец, стадами коз и коров; крестьянские телеги и т. п. — активно оживляли пейзаж городка постоянным встречным движением, поскольку все эти массы народа и живности стекались ручейками из разных южных частей будущей левобережной и правобережной Украины к бериславской понтонной переправе через Днепр, насыщая молодое местечко — Каховку — людьми, новостями, слухами, деньгами и болезнями.

Дмитрий Матвеевич в новом мундире полковника Таврического егерского корпуса, который несмотря на солидный возраст (56 лет) ладно сидел на его подтянутой фигуре, заложив левую руку за спину, а правой задумчиво держась за подбородок, медленно покачивался с носка на каблук в своих мягких венгерках (гусарские «венгерские» сапоги) исподлобья наблюдая за суетой во дворе. Туровцев еще со времен турецкой военной кампании 1768 года хорошо знал своего командира. Это покачивание обозначало нервическое состояние духа. Не мудрено. Дела складывались нешуточные. Сам герцог Арман-Эммануэль София Септимани де Виньеро, Дю Плесси, граф де Шинон, герцог Д'Эгийона, герцог де Фронсак, Пятый Герцог де Ришельё — или по-нашему, по-простому, генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии Эммануэль Осипович де Ришелье — с инспекцией должен прибыть сегодня в Каховку. Чтобы как-то сгладить молчаливую угловатую и тревожную эмоцию, повисшую в кабинете главного милиционера Таврической губернии, Степан Фомич спросил:

— Вы, Дмитрий Матвеевич, с Эммануилом Осиповичем давно знакомы?

— Первый раз его увидел на совете у его высокопревосходительства, покойного генерала-фельдмаршала Григория Александровича Потемкина, в 90 году, — не сразу ответил Дмитрий Матвеевич. — Это еще до его знаменитых подвигов под Измаилом было. Он тогда еще по-русски не говорил. А близко мы с ним познакомились в поместье у нашего с тобой бывшего командующего, его светлости графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского в Ташани (ныне село Ташань Киевской области). Дай Бог памяти, в году 95-м, что ли? С тех пор часто списывались. Я бывал у него в Одессе не раз. Помогал ему в хлопотах по обустройству крымской дачи в Юрзуфе. (Знаменитый дом в Гурзуфе, сегодня пушкинский мемориал, был построен по проекту самого де Ришелье. По мнению современников Ришелье, дом весьма необычен по своему устройству.) Удивительный человек! Герцог древнейшего и богатейшего французского рода! На короткой ноге с царем… Ты, Степан Фомич, давно в Одессе бывал? — обернулся от окна Дмитрий Матвеевич.

— Да как-то в Одессе не довелось еще... С войсками под замком Качибеем (более известен нам как турецкая крепость Хаджибей) как-то приходилось быть… Одессы тогда еще не было. Татарские хибарки да казацкое сельцо Нерубайское недалеко от замка, вот и вся Одесса.

— Э, брат, сейчас те места не узнать… Одесса сегодня богатейший порт на всем Черноморье! Если чего везти, так лучших условий по портовым поборам и пошлинам в Европе не сыскать. Герцог даже термин такой изобрел: «Порто-Франко», свободный порт в переводе. Беспошлинная зона, значит. Весь смысл в том, что пошлин и других сборов почти нет. За разгрузку/погрузку заплати, да причальных немного — вот и все «Порто-Франко». Не раз от него слышал: «Главное, — говорит, — не слишком регулировать». И не мудрено, что Одесса сейчас один из самых богатых портов Европы! А генерал-губернатор сам лично деревца по городу в ямки тычет и лопаткой прикапывает, а после за каждым следит, да срамит нерадивых обывателей, если кто поливать забывает. Живет с приезда в одном и том же ветхом домишке с кучей приживальцев в пяти комнатах, и уже пять лет в одной и той же шинельке нешуточными делами на юге империи ворочает. В третьем году, когда чуму в Одессу завезли, похоронные команды бунтовать вздумали, отказывались чумных хоронить, так Эммануил Осипович лично чумные трупы закапывал. Это брат не человек, Человечище! — было видно, что Дмитрий Матвеевич искренно любил и восторгался деятельным французом.

— А вот и Матвиенко, — разглядел в окне Туровцев въехавшую во двор группу всадников.

— Кликни его сюда, — встрепенулся Дмитрий Матвеевич от воспоминаний.

— Ваше высокоблагородие, господин полковник, капитан Григорий Матвиенко по Вашему… — широкоплечий, загорелый усач в запыленном и выгоревшем на солнце мундире Черниговского карабинерского полка звякнул шпорами, начиная доклад.

— Оставьте, капитан. После, после все эти церемонии. Эммануилу Осиповичу докладывать по всей форме будете. Садитесь, — Куликовский указал на длинную скамью. — Вы, голубчик, лучше скажите, что с Вашей сотней в Перекопе? Укомплектовали? Что со строительством укреплений? Как с провиантом?

— Спасибо, Дмитрий Матвеевич. С Вашими молодцами у меня уже полный комплект. Четыре земляных люнета готовы, пару опорных редутов и земляной вал, думаю, к концу месяца достроим. Разместились пока в палатках. С провиантом в натяжку, но жить можно, — активно шевеля усами, забасил Матвиенко.

— А вот и обоз Трофимова подоспел, — удовлетворенно потирая руками, проговорил Туровцев. Во двор въезжали до десятка возов с тяжелой поклажей. Куликовский обернулся к окну.

— А это что еще такое? — нахмурившись, тихо проговорил он, рассматривая процесс выгрузки. Во двор уже высыпала ватага грузчиков, и с возов начали снимать диваны, шкафы, стулья, зеркала и прочие предметы, которые абсолютно не походили на ружья, порох, армейские шляпы, тюки перевязочной ткани для госпиталя и прочие необходимые для организации обороны вещи.

В дверь постучали, и в кабинет вошел довольный собой и, видимо, рассчитывающий на награду вагенмейстер в чине поручика, молдаванин Мариан Мунтяну.

— Ваше высокое благородие, Думитру Матвеевич, разрешайте докладывать! Невероятная удача! М-м-м… день после вчера… Позавчера! Как только мы прибыть в Николаев, мне докладывать, что в порту разгружается нава… То есть корабел, который Вы дожидается, — многозначительно и заискивающе улыбаясь, с сильным акцентом застрекотал было молдаванин, но наколовшись взглядом на застывшую фигуру Куликовского, как-то запнулся. Туровцев встал с табурета. Он очень хорошо знал, что означает эта неподвижная поза и шевеление ноздрей начальника. Вариантов развития событий было только два: либо быть поручику биту, либо после жесткой словесной порки идти поручику под арест. Встал и Матвиенко со скамьи, шестым чувством старого вояки правильно оценив обстановку. С лица Мунтяну улыбка сползла, как рыхлый весенний снег с нагретой солнцем крыши.

Куликовский в тяжелой тишине кабинета молча подошел к столу, раздвинул на нем бумаги и найдя нужный документ, протянул молдаванину.

— Читай. Вслух читай.

Мариан, запинаясь и потея, начал послушно читать: «Неистовый враг мира Наполеон Бонапарт, самовластно принявший царственный венец Франции, силою оружия, а более коварством, распространяет власть свою на многие соседствующие с ним государства, и опустошивши их огнем и пламенем, дерзает в исступлении злобы своей угрожать свыше покровительствуемой России вторжением в ее пределы. Манифестом Нашим учредили Мы губернское земское войско или милицию. Сие чрезвычайное ополчение, подъемлемое на защиту православной нашей церкви, на оборону Отечества, требует усилий и содействия от всех состояний…».

— Кем подписано? — поблескивая глазами прервал его Куликовский.

— Божьею Милостью Мы Александр первый Император и Самодержец Всероссийский. И прочая, и прочая, и прочая…

— Зачем я тебя посылал в Николаев?!

— Ружья, п-п-порох в адмиралтействе… — начал, заикаясь, перечислять бедный Мариану.

— А ты что привез?!

— Ме… ме… ме…. — Слово «Мебель» Мариану договорить так и не успел. Мощная оплеуха отбросила его к стене.

— Вон! Вон назад в Николаев, скотина! И если к пятнице не привезешь все, что требуется, порублю на части, мерзавца!!!

«Повезло Мариану», — подумал Туровцев.

 

***

 

Вестовой прискакал с ближней заставы в три часа пополудни.

— Едут, Ваше высокоблагородие! — Еще с лошади кричал он. — От Британи едут! (Хутор Британь, сегодня разросся до крупного села Днепряны под Новой Каховкой. И этот хутор, и земля в то время тоже принадлежали Куликовскому) В трех верстах уже! Карета и отряд гусар Одесского гусарского полка!

Встречали герцога в полном составе на укреплениях возле моста через речку Конку. (Сегодня это район «сосен», между Каховкой и Малой Каховкой. До затопления этих мест Каховским водохранилищем в этом месте Днепр делал резкий поворот от нынешней Каховки в сторону Берислава, и из него (Днепра) выделялась в отдельный «рукав» река Конка. Это выделение реки Конка из Днепра образовывало камышовый полуостров. Его называли «Сухие плавни», видимо из-за того, что летом, когда воды в Днепре становилось меньше, этот «полуостров», покрытый камышом, обмеливал (был сухим). Я нашел немецкую карту наших мест 1941 года. Там хорошо это видно. Далее, с острова на Берислав через Днепр, был перекинут понтонный мост. Эта понтонная переправа существовала вплоть до конца Великой Отечественной войны).

— Ну здравствуй, Дымитхр-ри Матвеевич! — Герцог с легкостью выпрыгнул из крытой кареты и обнял Куликовского, проговаривая тяжелое для французов твердое русское «эр» мягким французским «тхри».

Он был среднего роста, курчавым, подтянутым шатеном лет сорока. У него были фамильный ришельевский крупный с горбинкой нос, подчеркнутый благородным росчерком ноздрей, и живой подвижный взгляд карих глаз из-под обещающих к старости косматость бровей. Бороду и усы герцог не носил. Молодился. Был он обладателем характерного для французов чувственного разреза губ в форме бабочки и такой же французской национальной «ямки» на подбородке. Одет и обут генерал-губернатор был в видавший виды штатский светлый дорожный костюм и в такие же бывалые сапоги. Общее впечатление, которое производил герцог, можно охарактеризовать как энергичная живость. Позитивная живость и дружелюбие, с абсолютным пренебрежением к внешнему виду собственной персоны.

— Ну, показывай, Дмитрий, как ты турок бить собираешься.

Они прошли по выстроенным люнетам. Герцог со знанием дела осмотрел укрепления и сделал ряд замечаний.

— Мы два люнета еще на сухих плавнях поставили. Правда, это только до весны. Весной паводком затопит их. А за понтонным мостом мы серьезную линию обороны сооружаем с земляным валом и тремя редутами.

— Где милицейскую сотню квартируете?

— В Бериславе. Командир секунд-майор Степан Туровцев, — по знаку Куликовского глазами Туровцев сделал шаг вперед и коротко кивнул головой. Герцог скользнул по нему взглядом, видимо, отметив для себя, что майор не был одет в зеленый уставной милицейский мундир, спросил:

— Форму еще не пошили? И что с оружием?

Куликовский переглянулся с Туровцевым.

— В пятницу из Николаева и Херсона обозы придут со всем необходимым. В Берислав пойдем укрепления смотреть?

— А отчего же нет?! Все-ен-не-пхре-е-м-ме-нно! — заулыбался он, активно орудуя тростью по пыльной дороге и чуть заметно прихрамывая на левую ногу. — Дмитхри-и, почему у вас у славян такие длинные слова? По-французски «всенепременно» будет гораздо проще и короче: sans faute (со фут), — поблескивая белыми зубами каламбурил француз. — Слёжный вы народ — славяне… Слёжный, как ваши слова! Но очень короший!!!

Ходили и переезжали с места на место они без малого пять часов кряду. Герцог вникал во все детали, не стеснялся по пять-шесть раз задавать уточняющие вопросы (Не всегда не думающим по-русски людям удается с первого раза правильно сформулировать вопрос. Например, Эммануилу Осиповичу пришлось три раза уточнить, что «Конка этой зимой не встала» — это имелось ввиду промерзание зимой Конки.) Заканчивали они осмотр готовности к обороне Каховки осмотром «опорного лювиталь», как назвал его герцог, а точнее больницы, недавно выстроенной Куликовским за свои деньги.

На пороге нового добротного деревянного здания на десять палат, не считая операционной и прочих помещений, высоких гостей встречал весь медперсонал: худой моложавый доктор Юрген Хубер, фельдшер Никита Панченко и два санитара из крепостных Куликовского (здание больницы Куликовский построил приблизительно на месте, где сегодня стоит городская поликлиника).

— Ого, какие молодцы тут у тебя! Что доктор, как врачуется тебе в Каховке? — обратился Эммануил Осипович к Хуберу. Доктор, продолжая улыбаться, покачал головой, давая понять, что не понимает по-русски.

— Он только недавно из Гамбурга. Еще языка не знает, — сказал Дмитрий Матвеевич.

— Wie leben Sie, Herr Jürgen, in Kachowka? Dmitry Matveevich beleidigt nicht? Was für ein Gehalt hat Ihnen die Staatskasse gezahlt? (Как тебе живется, гер Юрген, в Каховке? Дмитрий Матвеевич не обижает? Жалование какое тебе казначейство положило?) — тут же перешел на немецкий герцог. Ришелье свободно говорил на пяти языках.

— Ich lebe sehr gut. — Еще шире заулыбался доктор, — Das Gehalt, das ich erhalte, stammt nicht aus der Staatskasse. Das Krankenhaus und die Patienten ist für sein Geld voll unterhalten, Mr. Colonel. Er schlug vor, dass ich für ein sehr gutes Gehalt aus Hamburg hierher ziehe. (Я живу очень хорошо. Жалование я получаю не из казначейства. Больницу и больных полностью содержит за свои деньги господин полковник. Он мне предложил переехать сюда из Гамбурга на очень хорошее жалование.)

— Mal sehen, wie du hierher gekommen bist. Blei, Jürgen. (Ну пойдем, посмотрим, как ты тут устроился. Веди, Юрген.)

Герцог остался очень доволен увиденным. «Вы большой молодец, Дмитрий Матвеевич! — восторженно хлопал де Ришелье полковника по плечу. — Обязательно доложу о Ваших стараниях императору!»

Возвращаясь к усадьбе, они остановились напротив новой каменной церкви. Эммануил Осипович, что-то пробормотав под нос, видимо, на латыни, набожно перекрестился по католическому чину всей ладонью правой руки слева направо и, прибавив «Амэн», спросил: — В честь кого храм построил?

— Свято-Покровская церковь, Ваша светлость.

— Красивая.

— Мы изначально Каховку с князем Григорием Александровичем Потемкиным чуть ниже по течению планировали ставить. Я как первых поселенцев в 91-м году сюда определил, так для них деревянную церквушку и поставили. Летом приезжает оберуправляющий в Бехтеры и докладывает, что хаты песком под самую крышу пылевыми бурями постоянно заносит. Насилу откапывается народец-то мой из песка. Одна церковь из пылищи только и торчит. Пришлось сюда, выше, перебраться. Тут как-то полегче с песком и бурями.

— Много, много хороших дел за тобой, Дмитрий Матвеевич, — задумчиво проговорил одесский градоначальник, пристально посмотрев на Куликовского.  

— Да уж куда мне до Вас, Ваша светлость, — улыбнулся полковник.

— А что другие помещики? Есть поддержка?

— Да где там, — махнул рукой Дмитрий Матвеевич, — Реляциями завалили, что нет возможности предоставить ополченцев в милицию, из-за сельских уборочных работ, неурожая и прочее, прочее, прочее. Спасибо, что худо-бедно, деньгами кое-как помогают.

— В Петербурге то же самое происходит, — вздохнул герцог. — Ну да ладно. Пойдем далее наши дела скорбные обсуждать.

В кабинете Дмитрия Матвеевича собрался весь командный состав милиции материковой части Таврической губернии.

— Господа офицеры, — оглядел всех Ришелье. — Первое — вашими трудами доволен. Молодцы! Много работы сделали, но ситуация непростая. Вы все знаете, что эта злобная «корсиканская парвеню», после Ауэрштедтского сражения, а особенно после неудачи Леонтия Леонтьевича Беннигсена под Фридландом, в шесть недель заняла всю Пруссию. («Корсиканская парвеню» переводится на русский, как «Корсиканская выскочка». Так называл герцог Ришелье Наполеона Бонапарта. Ришелье был убежденным роялистом (монархистом), был в жесткой оппозиции как к французским революционерам, так и к не имеющему законных прав на трон французских королей Наполеону.) Теперь он готовится к вторжению в пределы нашего святого отечества. Я лично видел государя месяц назад. Имел честь присутствовать в совещании, на котором было решено обратиться к народу о созыве ополчения. Лично общался с главнокомандующим над милицейскими силами империи его сиятельством графом Николаем Алексеевичем Татищевым. Военно-политическая ситуация очень сложная. На Кавказе граф Иван Васильевич Гудович, командующий кавказкой армией, терпит ряд неудач. Скорее всего, придется перебрасывать часть регулярных войск, сосредоточенных для обороны от корсиканца, с западных границ ему в помощь. Нехорошо ведет себя шведский король Густав Адольф. Есть сведения, что он тайно договаривается с англичанами и собирается по их наущению отправить свои войска для открытия с нами северного фронта в Финляндии. А то, что касается всех здесь присутствующих, — он сделал паузу и осмотрел офицеров. — Опасность велика. Одиннадцать! Одиннадцать, господа, турецких линейных кораблей под командованием опытных французских морских офицеров нависают над Кинбургом и Очаковым. Готовится высадка десанта в ста верстах от Каховки. И это при том, что на Таврическую и Херсонскую губернии всего 2000 регулярного войска и шесть кораблей, три из которых в плохом состоянии! Сделано много, но надо сделать еще больше.

Далее герцог обрисовал общий план подготовки войны с Турцией, обозначил этапы и типы военных маневров для милицейского ополчения, не имевшего никакого военного опыта, с целью обучения военному делу. Обсудили, где лучше должны быть организованы опорные склады с продовольствием, оружейные арсеналы и аптеки. Прикинули вместе, сколько нужно мест для раненых и в каких районах нужны хотя бы временные госпитали.

Отпустив офицеров, Дмитрий Матвеевич и герцог в еще не обставленной гостиной новой усадьбы поместья Куликовских ужинали вдвоем.

За распахнутыми окнами клубилась вязкая августовская каховская ночь. Сюрчали сверчки в душистой степной траве, серебрился тонкий месяц над чумацким шляхом, роняя звезды с сиреневого неба. Мягкая ночная нега отдыхающего от дневного зноя пространства пропитывала томным флёром затихающий городок, который прижался доверчивым зверенышем к груди мудрого, видавшего многое за свою многовековую жизнь Днепра.

Оба товарища изрядно проголодались и некоторое время молча активно позвякивали столовыми приборами. Затем потихоньку началась умиротворяющая беседа близких по духу людей. Поговорили об урожае, о ценах в этом году, о планах на зерно, ячмень и рожь будущего года, ну и, конечно, как сегодня и мы — мужики — любим разговоры об Илоне Маске, о его электротесле, новых гаджетах и нанотехнологиях, так и наши предки были весьма любопытны к техническим новинкам своего времени. Ришелье рассказал об изобретении американца Фултона — первом корабле, который может ходить без парусов против ветра на паровом двигателе. Куликовский в свою очередь похвастался личным знакомством с профессором Василием Петровым — изобретателем электрической дуги, «которая так сильна, что может плавить металл». (Василий Владимирович Петров изобрел электродуговую сварку в 1802 году.) Эммануил Осипович вспомнил, что читал в английской прессе о первом британском паровозе, с чудным именем «Пенидаррен», который тащил за собой по железным балкам несколько тележек. Они оба согласились, что это очень хорошее решение для будущей транспортировки грузов, особенно в осеннюю и весеннюю распутицу. (Весной и осенью из-за дождей транспортное грузовое сообщение между отдаленными населенными пунктами часто прерывалась из-за невозможности проехать по раскисшей грунтовой дороге тяжелым повозкам.)

— Всё забываю Вас спросить, — вдруг вспомнил Ришелье, с аппетитом заканчивая сочную молодую баранину под соусом, — Вы местечко Каховкой в честь кого из братьев назвали: графа Михаила или его превосходительства Василия?

— Да я, Ваша светлость, обоих хорошо знал, — пригубив густое «Бордо» из объемного хрустального кубка, проговорил Куликовский. — Под командованием его сиятельства графа Михаила Васильевича я всю польскую кампанию 1793 года в чине премьер-майора прошел. А с его превосходительством Василием Васильевичем Каховским, так и подавно дружбу водили еще задолго до его назначения наместником Таврической области. Да и после, вплоть до похорон его. Обоих любил. Считаю, что подвиги этих великих людей достойны гораздо большего, чем имя нашего скромного сельца. Жаль, что призвал их уже Господь. Очень пригодились бы они оба сейчас в это непростое время.

— Да-а, — протянул герцог, касаясь салфеткой рта. — При мне покойная матушка императрица Екатерина Алексеевна не раз о Василии Каховском поминала. Выдающихся административных способностей был человек. Чего только стоит его участие в Турбаевской катастрофе! Ему только за это мудрое разрешение сей тяжкой смуты уже нужно памятник в Петербурге ставить. А вот с Михаилом Васильевичем при жизни мне познакомиться так и не довелось…

(Турбаевская катастрофа — хорошо организованный мятеж селян в селе Турбаи (село Полтавской области), в ходе которого жители убили помещиков и экспроприировали все их имущество. Конфликт был рожден на имущественной почве, а вошел в критическую фазу из-за длительной бюрократической волокиты и ангажированности подкупленных судей, несправедливо принявших сторону богатых помещиков, впоследствии убитых селянами. Благодаря административному опыту и мудрости Василия Васильевича Каховского, которому императрица Екатерина Вторая поручила разрешить этот конфликт, удалось избежать тотального военного подавления мятежа, которое было чревато большим количеством жертв среди мирного населения Турбаев. Здесь отдельно стоит заметить, что Екатерина Вторая была пылкой гуманисткой, она отменила смертную казнь и жестокие телесные наказания и пытки в России во время своего царствования. Именно по этой причине администраторы типа Василия Каховского, умеющие без крови разрешать сложные ситуации в империи, выдвигались ею на первые роли в административном аппарате государства. Я, как автор, покорён ее (императрицы) масштабом личности и горизонтом государственного мышления, как, впрочем, и такие выдающиеся ее современники, как не менее любимые мною герцог де Ришелье и главный герой этих исторических очерков — Дмитрий Куликовсикй.)

— Признаюсь тебе, Дмитрий Матвеевич, — начал Эммануил Осипович, отодвинув от себя тарелку, — измаильская рана стала меня часто беспокоить, полковник. Мне советуют попринимать сакских грязей в Крыму. Вот еду в Юрзуф, ногу подлечить. Надеюсь, поможет. Дела по ополчению буду передавать маркизу Ивану Ивановичу Траверсе — командующему Черноморским флотом и военному губернатору Николаева и Севастополя. Ты знаком с ним?

— Да. Меня Дмитрий Борисович как-то представил ему (Куликовский упоминает гражданского губернатора Таврической губернии того периода Дмитрия Борисовича Мертваго).

— Я предоставлю ему самые похвальные рекомендации относительно твоей работы в Днепровском уезде. А тебя попрошу, полковник, во всем вспомоществовать ему в сем важном деле. Сам видишь. Ситуация тревожная. Матушка Екатерина Алексеевна вместе с твоим патроном Григорием Александровичем не для того эти земли осваивали, чтобы мы их без боя басурманам отдали.

Куликовский несколько раз к ряду кивнул, давая понять, что полностью понимает и разделяет озабоченность Ришелье.

Они помолчали немного каждый о своем, прислушиваясь к переливу сверчков за окном. Вошел лакей, переменил посуду, обновил свечи и подал сладкое и чай.

— А что я твою хохотушку Лизоньку не вижу? В Бехтерах с сыном сейчас?

Куликовский опустил глаза.

— Умерла Лиза, в 1802 году.

— Как умерла?! — спохватился герцог.

— Видимо, за грех наш с нею, Господь прибрал ее… — Без пафоса и внешнего трагизма, но с чувством выстраданного осознания, негромко проговорил Куликовский. — Тяжко мы с ней согрешили, Ваша светлость. Сказано в Евангелии: «Кто женится на разведенной, тот прелюбодействует». А я и обвенчаться с ней не поспел. Жили во грехе… Не стерпел Господь…

Эммануил Осипович тоже опустил глаза и, помолчав с полминуты, задумчиво размешивая сахар в ярко-зеленой фарфоровой чашке, проговорил:

— Не кори себя, полковник. Не самый это тяжкий грех. Главное, что ты в богоборцы не подался, как вся моя бедная Франция. Вон, веру сохранил, — он кивнул головой в сторону церкви. — Как говорит мой верный аббат Николя: «Miserator et misericors Dominus: longanimis, et multum. Ne irascatur Dominus ad finem, infra aetatem in causa inimicitiae inducat: non est creatus nashym facit peccatum nashym minus nos et solvit nos». (Ришелье цитирует на латыни часть 102-го псалма царя Давида: «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Не до конца прогневается, ниже во век враждует: не по беззаконием нашим сотворил есть нам, ниже по грехом нашим воздал есть нам…».) Господь всегда ищет возможность, как помиловать человека, а не как покарать его. Видимо, так лучше для нее. — Эммануил Осипович сделал паузу, а потом тихо добавил: — И еще, скажу тебе, полковник, что можно научиться жить с этим… Время нужно и работы побольше.

Ришелье не просто так сказал Куликовскому что «можно научиться жить с этим».

Про уникальную личную жизненную драму Дюка де Ришелье многие в России знали. Хотя, конечно, больше по красивой легенде, нежели по истинной истории. Легенда гласила, что 15-летнего Армана Пятого Герцога де Ришельё женили на двенадцатилетней герцогине Розалии де Рошенуар. Согласно легенде, сразу после венчания Ришелье пришлось срочно уехать из Франции, и вернулся он на родину только спустя много лет. И вот, когда он, томясь от разлуки с возлюбленной, взбежал по лестнице родового замка, ему на встречу вывели маленькую-лилипутку, с двумя горбами спереди и сзади, с безобразным лицом и непропорциональными частями уродливого тела. Герцогу объяснили, что с его женой случилась неизвестная страшная болезнь, которая обезобразила ее до неузнаваемости. Герцог потерял сознание на ступенях родного замка, а после, придя в себя, срочно покинул Францию. При этом он не отказался от жены, не подал на развод и до смерти сохранил ей супружескую верность, оставаясь, по сути, одиноким.

На самом деле, Ришелье пошел под венец с девочкой-инвалидом осознанно. В то время династические браки были нормой, и имея такого знаменитого маршала-деда де Ришелье, любимца короля Франции, повесу и интригана, будущий градоначальник Одессы не мог избежать участи давления на свою судьбу тяжелых династических обязанностей. На то, что Эммануил Осипович регулярно виделся с супругой, указывают многие исторические факты его биографии, а то, насколько дурна была собой бедняжка жена его, говорит реплика российского императора Александра I, искренно любившего своего друга юности. Когда герцог Ришелье представил свою жену императору Александру I, царь был в ужасе: «Что за урод! Господи, что за урод!» — сочувственно говорил он приближенным…

Однако факт сохранения верности супруге легендой уже не был. Ришелье так больше и не женился, а в веселой Одессе не сохранилось даже намека на гламурные похождения любимого всеми одесситами градоначальника, как в традиционном, так и в модном нычне благодаря нашим нынешним заокеанским наставникам из лагеря демократов – в нетрадиционном сексуальном поле. Не в деда пошел герцог. Впрочем, дед-маршал об этом догадывался.

Сохранилась историческая байка, что дед как-то подарил подростку Арману 40 луидоров (40 луидоров на наши сегодняшние деньги — это приблизительно 800 000 гривен). «Какой ты, к черту, Ришелье, — в последствии гремел дедушка-маршал, — если за две недели не смог истратить пустячную сумму!», и сорок луидоров, подарок любимому внуку, к удовольствию прохожих, звякнув, полетели в окно. Но чуть позже он добавит: «У Армана все мои достоинства и ни одного из моих пороков».

Чем больше читаю о герцоге Армане де Ришелье, тем больше восхищаюсь этим человеком. Повторю еще раз, он не отказался от жены, не подал на развод и до смерти сохранил ей супружескую верность, оставаясь при этом одиноким. Видимо, малым утешением для него служило то, что герцогиня была умна, начитана и талантлива. И эти ум и талант Ришелье уважал и ценил в своей супруге. Об этом говорят письма, которые они писали друг другу.

Но, как говорится, это уже другая история. Вернемся к нашим двум вынужденным холостякам в большой дом в Каховке.

Ранним утром они попрощались. Черная крытая карета увезла герцога в Крым. Перед Ришелье еще лежало большое поприще трудов и забот. Ему еще предстоит принять активное участие в борьбе с «корсиканской парвеню» в 1812 году. Он в который раз продемонстрирует свое полное пренебрежение к земным благам и отдаст на нужды русской армии все свои сбережения в сумме 40 000 рублей, когда император Александр I обратится за помощью к своему народу. Он еще вступит в страшную схватку с самой опасной вспышкой чумы в Одессе за всю ее историю и выйдет победителем из этой схватки. По словам современников, если бы не Ришелье, в Одессе погибло бы все население. Но, хоть жатва моровой смерти была и ужасной (каждый десятый одессит), но все же не смертельной для будущей «Жемчужины у моря». Почти каждый дом, построенный в период с 1803 по 1811 годы, будет иметь отношение к герцогу как минимум согласованием внешнего вида, а как максимум — его собственноручными корректировками проектов. Его еще призовут обратно во Францию на должность премьер-министра, и он будет с не меньшей самоотверженностью отстаивать интересы своей страны в соперничестве с Германией. Он еще пришлет в Одессу полное собрание собственной частной библиотеки для созданного им лицея, который в последствии будет носить его имя, и снова отдаст лицею все свои сбережении на тот момент...

А вот Дмитрий Куликовский так и не научился жить без Лизы…

У герцога была хорошая память на добро. В ноябре 1807 года за организацию общественной больницы в Каховке Куликовского наградили достаточно высокой для того времени наградой — орденом Св. Анны второй степени. (В правление Екатерины II эта награда была династическим орденом Российского Императорского Дома. Награждения этим орденом проводились только как императорской династической наградой. Среди первых кавалеров ордена были А. В. Суворов и М. И. Кутузов.) А уже в сентябре 1808 года, сразу после Рождества Пресвятой Богородицы, Куликовского не стало. Его похоронили в семейном склепе, устроенном под маленьким храмом в честь св. Димитрия Солунского, который Куликовский в свое время построил для своей почившей супруги на территории монастыря в селе Корсунка Днепровского уезда (он и сегодня там стоит в полном запустении). Недолго ждала его там его горячо-любимая незаконная супруга Елизавета Ивановна Овсянникова...

Их единственный сын Николай Овсянников продолжит активное социальное служение своего отца. Его трудами в Каховке появится первая богадельня (по-нашему гериатрический пансионат — для людей без крова, без возможности и без средств к существованию) и, возможно, когда-нибудь мы продолжим серю этих очерков эпизодами из жизни Каховки уже под управлением Николая Овсянико-Куликовского. А пока скажем, что герцог Де Ришелье будет всячески помогать юному помещику, и самое главное, что он для него сделает в память о своей дружбе с Дмитрием Куликовским, — он вернет Николаю дворянский титул и фамилию отца; ибо поскольку Николай Овсянников был рожден за рамками законного брака, он терял возможность унаследовать свое дворянское происхождение и фамилию папы.

Вот фотокопия и сокращенная версия текста письма герцога Де Ришелье к императору Александру Первому:

«Помещик Таврической губернии отставной полковник Дмитрий Куликовский многими заслугами на пользу ближнего и на пользу Отечества обратил на себя внимание…
Жительствуя на берегу Днепра, при самом въезде с сей стороны в Крым, дом его отверст был богатому и бедному… Чтобы помочь человечеству, облегчить страждущих болезнями, не своих только людей, но из соседних казенных селений и проходящих в Крым и из Крыму воинских команд, Куликовский из единаго сострадания к ближнему учредил в Каховке больницу. Сюда выписал из Гамбурга и содержал на счет свой доктора, жертвуя всем на облегчение больных в их болезнях. В течение одного года было в больнице четыреста пять человек… Всемилостивейший Государь! Я лично посещал благодетельное сие заведение и нашел в самом лучшем виде. Больные призрены и услужены сколько можно лучше во всех отношениях.
Для пользы соляного промысла, стесненного было со стороны пастбища, Куликовский пожертвовал тремя тысячами десятин земли, лишая себя принадлежащего с них дохода…

Во время ополчения милиции, Куликовский сам вызвался лично служить; первый выставил и лучшим образом вооружил людей на службу.

Завещая благоприобретённое имение своё ещё в 1803 году воспитанному им коллежскому регистратору Николаю Овсяникову, сыну покойной жены его, он имянно постановил: если сей облагодетельствованный им молодой человек будет безпотомен, обратить то имение на воспитание и содержание неимущих дворян.

Таким образом, вся жизнь Куликовского была, так сказать, цепь благодеяний и благонамеренности. Он умер в сентябре месяце нынешнего года. За жизни своей ничего он не желал и не искал столько, как чтобы облагодетельствованный им Овсяников, в память пребывания его в Таврическом крае, присоединил к своей — фамилию Куликовских. Того ищут родные братья покойного — полковник Михаил и коллежский советник Николай Куликовские. …Получивший имение Овсяников, …следуя благотворным намерениям… берёт на себя продолжение содержания больницы, и еще учреждает богадельню для содержания двадцати пяти душ нищих и глубокою старостью обременённых.

Всемилостивейший государь! Был личный свидетель всех подвигов Куликовского на пользу ближнего, и желания его чтоб Николай Овсяников присовокупил к своей — фамилию Куликовских, желания родными его братьями одобренного, зная колико почтена память покойного во всей Тавриде, дерзаю всеподданнейше просить о всемилостивейшем позволении Овсяникову присоединить фамилию Куликовских. …Отзыв братьев Куликовских и прошение Овсяникова осмеливаюсь повергнуть в высочайшее воззрение Вашего Императорского Величества.
…подписал всеподданнейший Дюк Эммануэль де Ришелье генерал-лейтенант
ноября 30 дня 1808 г.»

 

А вот Указ императора об удовлетворении просьбы герцога:

 

Указ Александра I Правительствующему Сенату о присоединении к фамилии владельца Каховки Н. Д. Освянникова фамилии его бывш. отца Д. М. Куликовского, 1809 г.

 

 

Указ Правительствующему Сенату.

 

          Во уважение подвигов благотворения оказанных умершим помещиком Таврической губернии полковником Дмитрием Куликовским о коих представил нам Херсонский военный губернатор, всемилостивейшее дозволяю воспитаннику его Куликовского коллежскому регистратору Николаю Овсянникову — присоединить к сей его фамилии, фамилию Куликовских, без всякого впрочем прикосновения к наследственному праву сего рода.

 

В Санкт-Петербурге марта 5-го 1809-го года.

 

На подлинном подписано собственноручно его

Императорского Величества рукою тако:

                                                                                                                          

Александр. 

 

Контросигнировал Министр внутренних дел князь Алексей Куракин.

 

Я, как автор, особенно горжусь тем, что наш славный город Каховка сам по себе является памятником для таких легендарных людей, как императрица Екатерина II, князь Григорий Александрович Потемкин, герцог Арман де Ришелье и, конечно, его основатель, горячо мною любимый Дмитрий Матвеевич Куликовский. Считаю, что нам, сегодня живущим, следует приложить много усилий, чтобы в первую очередь Дмитрий Матвеевич, а во вторую очередь вся та многочисленная плеяда славных сынов и дочерей Каховки, от ее основания до наших дней, нашли свое место в пантеоне имен, которыми мы в той или иной форме украсим (или усилим уже существующие памятные знаки) исторические места нашего города.

 

4 мая 2020 года.